Журнал «Юность» - Журнал `Юность`, 1973-2
Она словно знала, что дочь мельника будет проходить мимо дома, и вышла её встречать.
— Торайым, заходи к нам, — сказала она оживлённо. — У нас радость… Приехал гость.
И Торайым, к удивлению Урии, не говоря ни слова, без обычных каверзных шуток пошла за ней.
В комнате, у окна, стоял Дулат.
— Познакомьтесь, — сказала Урия. — Это наш племянник. А это дочь мельника.
Торайым заметила — парень скользнул по ней горячим беглым взглядом, будто блеснул кинжалом, только что вынутым из ножен при ярком свете. Что это, вызов на поединок?
Он протянул ей руку.
— А мы уже знакомы, — подчеркнуто сухо сказала Торайым.
Парень смутился. Он стоял с сиротливо протянутой рукой, словно манекен в витрине магазина. Торайым внутренне торжествовала: первая победа! Победа девушки… Но как она ни хотела быть независимой, даже надменной, на её губах проступала доброжелательная улыбка, робкая и стеснительная…
Урия, стараясь развеять неловкость, сказала:
— Знакомы, вот и хорошо!.. Вы посидите, а я сбегаю в магазин.
И Дулат и Торайым поняли, что Урия хотела оставить их вдвоём, и оценили её тактичность.
Дулат справился со смущением, ему стало легко, и он открыто посмотрел на девушку.
— Так мы знакомы? — спросил он, сдерживая покровительственную улыбку. — Но когда мы познаколись? Где?
Она застыдилась его открытого взгляда, его слов удивления и отвернулась. Что это? Она всегда была твердой и решительной, никого не боялась и не стыдилась… А тут… Кровь ударила в лицо. Ей стало неловко за свою робость, и она отошла к другому окну, глядя на улицу.
— Да, Торайым, мы знакомы. — Дулат заговорил с заметным волнением. — Я видел тебя вчера на озере. И уже всё знаю о тебе. Почти всё… Я послал Урию за тобой. А ты сама пришла…
— Я не пришла! — ещё больше вспыхнула Торайым.
— Прости. Я хотел сказать: ты шла по улице.
Парень, видимо, набрался смелости: он осторожно подошел к ней сзади и легонько коснулся рукой её плеча. Она вздрогнула, резко повернулась и, словно в беспамятстве, ударила его ладонью по щеке.
Он отступил на шаг:
— Прости…
Торайым испугалась того, что сделала. Она спрятала руку за спину, взглядом прося извинения, и снова отвернулась к окну. Что же с ней происходит?
Почему она здесь стоит, одна с парнем, в пустой комнате? Из окна была видна красная скала. Ах, да!.. Ну, конечно, сказывается то самое… Взлетая со скалы, она парила, плыла над полями, реками и рощами, но иногда плыла не одна, она ощущала когото рядом с собой, желала, чтобы рядом летел такой же крылатый джигит… Пора признаться себе в этом, пора самой себе открыть глаза.
И вот джигит явился. Кто знает, может, он и есть тот самый…
— Ты хранила аманат(Аманат — нечто ценное, что один человек поручает хранить другому для передачи третьему), — тихо проговорил Дулат. — Может, я его хозяин. Я пришёл за ним.
Он мягко взял её руку в свою, чуть сжал ладошку, которая только что прошлась по его щеке, ладошку крепкую и шершавую. Девушка не противилась. Первый раз в жизни…
— Вечером… Возле озера… — задыхаясь, прошептала она, вырвалась и метнулась из комнаты.
Вошла Урия. Она заметила бледность в лице Дулата.
— Ты влюбился?
— Не знаю… — ответил Дулат.
Все его мысли улетели за девушкой.
Торайым, как в недавнем беззаботном детстве, легко сбежала с пригорка к мельнице, вошла в полусумрак избушки и вдруг почувствовала себя так, будто не была здесь целую вечность. Отец, склонившись над верстаком, что-то мастерил, увлечённый своим делом. Через небольшое окно солнечный свет падал на его голову и спину, сгорбленную, как опрокинутый казан.
Торайым на цыпочках подкралась к нему и прикрыла ладонями его глаза.
Мельник даже не разогнулся, сказал тепло:
— Не балуй, Торе!
Он всегда радовался её детским шалостям.
— Ата, ты сегодня сам будешь на мельнице?
— Побуду сам, дочка.
Торайым по обыкновению вскочила на полок и заглянула в чанак; чанак был полон, как чаша в доме трудолюбивого, умелого хозяина.
— Ладно. — Она спрыгнула на пол. — Мне сегодня…
Она не договорила.
— Что случилось? — Отец уловил перемену в её настроении.
— Ничего. Просто покатаюсь на пегой…
— Ну иди, если хочешь покататься.
Торайым взяла в сарайчике уздечку, взвалила на плечо седло и пошла к пегой кобылке, которая паслась за аилом на клеверной отаве. Она быстро оседлала её, словно бывалый наездник, проведший всю свою жизнь среди коней.
У кобылки широкий, размашистый, но плавный бег. Даже в гору она шла, не допуская сбоя. Похоже, ей самой нравилась четкая быстрота. В природе очень много сходного. Очень важное сходство природа подарила коню и ветру—вольность и скорость.
Ведь не напрасно говорят: конь летит, как ветер. А Торайым сегодня, перед тем необычайным, неведомым, чему суждено произойти вечером, просто крайне необходим ветер, полет.
Она проскакала к озеру, придержала кобылку у берега. «Вот здесь он стоял…» — отметила она про себя. Затем направила кобылку в тугай по узкой тропе.
В этом лесу, где она, кажется, жила с незапамятных времен, ей были хорошо знакомы каждое дерево, каждый поворот, каждый брод через протоки, но сейчас всё вокруг представлялось новым, особенным, словно она ехала впервые.
О чем она думала? Может, о том, сколько её светлых весен прошло здесь, в этой долине, которую ей хотелось ещё раз всю объехать и все оглядеть, как перед вечным расставанием. А может, о том, чтобы задумчизые ивы, купающие свои длинные ветви в холодных потоках, избрали её лесной царицей и открыли ей тайну своего тихого веселья и плакучей печали.
Выехав к предгорью, она остановилась. Отсюда хорошо были видны темный тугай, вспененные извивы протоков, пестрые полосы и клинья полей, в отдалении — безмолвный аил с шиферной крышей школы. Разнотравье с луговыми цветами звенело кузнечиками и маленькими птахами; по предгорью вместе с ветром ходил свежий дух сенокоса.
«Будь счастлива, Торайым!» — словно шептали ей цветы.
«Будь счастлива!» — пели птахи.
«Пусть не стареет твое счастье!» — гудели лиловые горы — извечные свидетели первой любви.
И в ней горело пламя, которое когда-то ночью озарило красную скалу.
В стороне от аила белела мельница. Её мельница… А правее поблескивало озеро. Всего озера не было видно; из-за холма выступал только его краешек, похожий на отбитый от зеркала осколок.
Когда стемнело, вернее, наступил освещенный лишь звёздами вечер, Дулат подошел к озеру, постоял у берега, глядя на воду — ему было странно видеть эту спокойную гладь, — потом присел на травянистом взгорке. Лес, подступавший к озеру, тёмнел в глубине, как тихий омут. Темная глубина леса, темно-синяя глубина озера… Но нет, в озере, в самой бездонности, появилась луна, которая поблескивала, как начищенная серебряная чаша. Озеро засветилось, и от этого казалось, что луна — та, на небе, посылала весь свой свет только на это озеро.
На краю леса хрустнула ветка. Среди кустарника стояла девушка в белом, как тонкая свечка.
— Торайым! — тихо окликнул её Дулат.
Она качнулась, словно подуло сильным ветром.
Он медленно пошел к ней, она — к нему.
— Долго ждал? — спросила она, и голос её был низкий, незнакомый.
— Долго… Недолго… Это неважно. Хоть вечность! — Он не узнавал и свой голос, в ушах ззенело. — Уже это для меня… радость.
— Не говори так! — встрепенулась она, будто защищаясь от чего-то опасного.
— Почему? Говорю, что на сердце. И всегда буду говорить.
— Ты всё обо мне знаешь… А я о тебе — нет.
— А что обо мне знать? Я весь перед тобой…
Присядем. — Он накинул на неё свой пиджак. — Я студент. Как говорят, грызу науки. Хочешь, и тебя возьму с собой учиться?
— Ой, нет…
— Почему?
— У меня мельница.
— Это интересно?
— Ещё как!
— Все равно, учиться-то надо.
— Да, надо…
Они долго говорили. В лесу становилось все темней и таинственней. Девушка лежала на спине. Он склонился к ней, от неё пахло луговыми цветами и солнцем. Она полуприкрыла глаза, глядя в небо, и для неё все—небо, звёзды, озеро, камыши, лес, трава — превратилось в одну огромную слепящую луну. Луна качалась, туманя сознание. Ах, эта красная скала… Этот полёт…
…Они не могли понять, как все это случилось… Некоторое время сидели молча, пристыженные, подавленные. Правда, парень в глубине души был горд. А девушка, положив голову на колони, с печальной суровостью смотрела в сторону.
Дулат неожиданно хлопнул ладонью себя по шее:
— Комары, пропади они!..
Она медленно повернула к нему лицо—глаза мрачно темнели, застывшие, будто она не поняла, что он сказал в такой момент.
